"Церковный бизнес"Следующий упрек, по сути,— диаметрально противоположен предыдущему. Если
одни видит в Церкви "политическую организацию", то другие —
"бизнес-корпорацию". Священники представляются людьми, стремящимися
получить за оказанные "услуги" максимально высокую оплату, церковная
торговля — едва ли не святотатством.
Кажется, основа подобного отношения — характерная для определенного
склада людей привычка считать не принадлежащие им деньги, изучать
содержимое чужих карманов и при этом ни в коем случае не замечать чьих
бы то ни было проблем. Послушать да почитать иных журналистов, так
складывается впечатление, что сегодня лучший способ поправить свое
материальное положение — это "пойти работать священником". И будто бы во
многих случаях именно такое рассуждение определяет выбор молодого
человека, решившего поступить в семинарию.
Когда-то в журналистике был популярен такой прием: журналист получил
задание стать… (и далее указывалось, кем именно стать ему поручили и что
из этого он вынес). И наверное, неплохо было бы, если бы журналист,
пишущий о священниках-миллионерах, получил как-нибудь задание стать
приходским пастырем — причем не в храме, который кто-то уже восстановил,
положив на это свои силы и здоровье, а в храме только открывающемся, в
котором еще нет ни штата, ни певчих, ни прихода как такового, а только
лишь один расход. И пусть он поживет так (да не один, а с семьей, да еще
не в городе, а в сельской местности — как и большинство) и уже после
этого пишет о "легких церковных деньгах".
Получает священник храм, в котором крыша есть, но она течет, стены целы,
но штукатурка с них осыпается, полы не проваливаются, но протерлись до
неприличия. И что ему делать? Махнуть рукой и сказать: "Ладно, так
сойдет!"? Да ведь это храм Божий, в него приходят молиться люди, и
выглядеть он должен достойно. Продать свою квартиру? Объявить голодовку
на центральной площади города (села)? Выход напрашивается, да и есть,
только один: искать деньги. И приходится бедному батюшке день за днем
обивать пороги разных кабинетов, ходить в полном смысле с протянутой
рукой и — пытаться "правильно организовать" храмовую торговлю. Вряд ли
ради этого только он принимал сан. И тем более не для того, чтобы
называли его за это сребролюбцем. А просто есть такая вещь, как долг
служения Богу, Церкви и людям, и именно ради него приходится и просить
деньги, и зарабатывать их, и напраслину терпеть.
Да, такой сферы, в которой не находилось бы места злоупотреблениям, нет.
Есть они и в Церкви. И действительно, не на нищих, разоренных приходах,
а там, где есть "чем поживиться". Но только почему же именно эти
негативные примеры становят ся определяющими при оценке православного
духовенства? И почему чье-то рвачество дает право обвинять озабоченного
поиском необходимых средств настоятеля в грехе сребролюбия?
И еще маленькое дополнение: те же самые люди, которые с такой легкостью и
вместе с тем резкостью судят о "попах-корыстолюбцах", совершенно
спокойно (толерантно) относятся к представителям западных сект,
действующих на территории нашей страны. Сект, которые представляют собой
баснословно богатые транснациональные финансовые корпорации,
первоначальную материальную базу которых составили (да и постоянно
продолжают питать) средства рядовых членов этих культов, продававших из
"послушания" своим лидерам как собственные дома и квартиры, так порой и
самих себя — в самое настоящее, реальное рабство. Почему все это
"покрывается" любовью и снисхождением, хотя нет у этих сект ни
разрушенных храмов, ни разоренных монастырей, которые надо возвращать к
жизни из небытия? Трудно сказать…
|